Рюмка водки и соленый огурец
С упорством
Виноградной ветви
Цепляюсь за воспоминанья,
Тащу,
Тащу себя из клетки
Забвенья, слабости
И созерцанья
Своих болезней и невзгод.
Я не люблю вспоминать: с тех пор, как мой сын уехал учиться в институт, и я осталась одна в большой, враз опостылевшей квартире, мне кажется: я вспомнила все и всех. И больше не хочу!
Но есть воспоминание – друг. Друг, который не опаздывает.
Каток.
Мороз и ветер.
Каток.
Движенья радость.
Коньки несут меня
На встречу
С тобой…
***
Уж сколько лет прошло,
А я все ощущаю:
Коньки стремительно
Взрезают лед.
И ветер щеки обжигает,
И радость та
Во мне живет!..
Но с Андреем я познакомилась весной, 12 апреля 1961 года. Это был день, когда Гагарин полетел в космос.
Наша техникумовская производственная практика по токарному и слесарному делу проходила в мастерских, расположенных в подвальном помещении: мы точили разные болты, пилили гайки – от скуки потихоньку филонили.
И вдруг из репродуктора на первом этаже к нам в подвал донесся левитановский голос, еще не было ясно, о чем он говорит, но все напряглись, словно тревожный ветер пронесся по мастерской. «Может Хрущев умер», - недоуменно предположил кто-то; «А может война началась?»- и мы застыли, отрешенно глядя друг на друга.
Но распахнулась дверь, и вместе с апрельским солнцем и ветром ворвался восторженный крик: «Ребята, человек полетел в космос!!! Человек в Космосе!!!»
Весь наш город вышел на улицы. Все были взволнованы необычайно, и само волнение было искренним, счастливым, беспредельным.
Мне до сих пор кажется, что в этот день на улицы вышла вся планета Земля. Все люди объединились в порыве гордости за человека, за его интеллект, который преодолел не только силу земного притяжения, но и силу косности, силу заблуждений, силу предрассудков. Это был Разум, преодолевший на данном этапе «драму идей», и в этом была его главная победа!
Во взбудораженной, праздничной толпе мы и познакомились: «Девочка, из какой сказки?» - высокий, зеленоглазый, взрослый. С годами я поняла, что взрослость – не принадлежность возраста. Я ощущаю взрослыми людей прагматичных, людей наделенных, так называемым, здравым смыслом.
А этот день стер наше возрастное различие. В этот день все смешалось, все казалось возможным и осуществимым: и полеты в Космос, и жизнь на других планетах, и путешествие вглубь Земли, и безграничная перспектива везде побывать, все увидеть, все успеть.
Вспоминала ли я зеленоглазого незнакомца? Да. Но как принадлежность, составную часть этого удивительного дня, определившего мою профессию, мои пристрастия и увлечения, мою судьбу.
А на катке мы встретились зимою случайно. Я уже училась в институте. На физико-техническом факультете! Нас там было всего несколько девочек.
Как я тогда торопила время! Как мне все казалось интересным и значимым: и лекции, и книги, и фильмы, и спектакли, и жизнь. Я была фанаткой своей будущей профессии. Это теперь я понимаю, что моих поклонников больше привлекали мои ослепительно-румяные щеки: «Марина, о твой румянец можно зажигать спички», - но тогда я наивно считала себя интеллектуалкой.
Мы идем с Андреем с катка. Идем по Крымскому мосту к метро. Мы еще на «Вы», и разговор серьезный:
- Марина, а что Вы сейчас читаете?
- Кафку.
- Вам нравится?
- Страшно. Книга страшная.
И я вдруг замечаю: какой морозный, солнечный, веселый день. Одиночество, страх, рефлексии – это не для меня, и на вопрос: «Марина, а чего Вам сейчас больше всего хочется?» - я, желая созорничать, отвечаю: «Мне хочется рюмку водки и соленый огурец!»
Мы хохочем, а про себя я думаю: «Ну, Марина, тебя несет!» Даже на картошке, куда наша группа загремела в конце октября, и где мы все жили на полу в развалюхе, именуемой «клуб» под самодельным лозунгом: «Все на борьбу: до обеда – со сном, после обеда – с голодом!» Так вот, даже на картошке мы не пили ничего, кроме сухого вина – сухача, так мы его называли.
Когда я приехала учиться в Москву – она мне совсем не понравилась. Я никак не могла привыкнуть к ее кольцевой системе: идешь по одной улочке, попадаешь на другую, упираешься в переулок, в тупик. Народу – тьма, все куда-то мчатся. На площадях - голуби - грязь. Деревьев мало – каменный мешок.
Андрей знал и любил Москву.
- Это не просто Огородный переулок, здесь на огородах жил в детстве Пушкин, а гулять его водили в сад Юсуповых, в этом дворце теперь «почтовый ящик». А на месте этого высотного уродца был домик Лермонтова. Ну, а это петровские места – Немецкая улица, Лефортово. А это Елоховская церковь. Елоха – ольха, здесь был ольховый лес. А возле Никитских ворот жила Цветаева.
Садовое кольцо, бульварное кольцо, Сретенка, Якиманка, Ордынка – так из хаоса для меня постепенно возникал Город. Оживала история.
Мы избороздили всю Москву вдоль и поперек. Нам ничего не стоило прогуляться от Красных ворот до Остоженки или от Пименова переулка, в котором жил Андрей, до Серпуховки. Иногда мы забредали в шашлычную или пивбар, очень любили кафе «Арарат», в котором столики были придвинуты к диванчикам. А еще была чебуречная на Сретенском бульваре, по нашему разумению похожая на французское бистро.
Ночью в те годы поесть в Москве было негде, и тогда мы отправлялись на какой-нибудь вокзал, ели в буфете пирожки под названьем «собачья радость», запивая их «якобы» какао или кофе.
Андрей подарил мне Москву, и я полюбила этот город.
Стихи в то время собирали стадионы, а бардовская песня служила паролем, опознавательным знаком: кого ты слушаешь? какие песни любишь?
По абонементу мы слушали в консерватории самого Рихтера.
А как мы попадали на спектакли или фильмы, можно написать книгу.
«9 дней одного года» Рома, «Гамлет» Козинцева с И. Смоктуновским, фильмы Феллини, Антониони…
И было совершенно неважным: сидишь ли ты на «законном» месте или приставном стуле, или стоишь у стены или колоны. Главное – увидеть, узнать!
Десять дней идет фестиваль польских фильмов в кинотеатре «Арбатский» с 2-х часов дня, десять дней я удираю с последнего часа 3-й пары, но зато посмотрела «Пепел и алмаз» А. Вайды.
Таганка еще не начиналась, а чтобы попасть в «Современник» мы стояли ночами за билетами. Я помню все их спектакли той поры: «Вечно живые», «Оглянись во гневе», «Двое на качелях». Но потрясла нас «Обыкновенная история» Гончарова – разбитые мечты – точное обозначение времени: оттепель заканчивалась.
Нашей с Андреем страстью были книги. Чего только нельзя было купить в букинистических магазинах, а чаще – возле них.
- Идем, я покажу тебе букиниста – настоящий Фальстаф.
На Солянке, возле маленького магазинчика на скамеечке сидит толстый-претолстый дед, возле его ног – мешок. Блеснет оценивающе хитрыми глазками: если понравится покупатель – достанет из мешка книгу; не понравится – не достанет. Мы понравились, и мы купили у него раннего Асеева.
Андрей работал оператором на студии кинохроники, был такой киножурнал «Новости дня», сюжеты для него снимались по всему Советскому Союзу. Если бы не командировки Андрея – я бы институт не закончила: он уезжал, а я подгоняла учебу. Но из поездок он привозил свои впечатления о реальной жизни: событиях, людях. Для меня именно это было важным, несмотря на свою некоторую начитанность, я еще была безмятежно-наивной. И уж совершенно не думала о том: как относится ко мне Андрей, как я к нему отношусь. Мне интересно с ним – и все. Иногда я ощущала исходящую от него огненную энергию, замирала и отстранялась, боясь обжечься.
Этот период был огромен по увиденному, услышанному, прочитанному – не передать. Поневоле скатываешься на обыденное перечисление.
А потом я заболела и полгода не могла выбраться из воспаления легких. Меня то выписывали, то снова ложили в больницу: хрипы, температура и слабость до дурноты. Андрей доставал лекарства, возил меня на консультации к разным знаменитостям, мне назначали новый курс лечения, в основном, уколы, но за незначительным улучшением я снова проваливалась в болезнь.
Как-то он приехал днем и говорит: «А ты не смогла бы, вот так взять, пересилить себя и с этой минуты жить так, вроде бы ты совершенно здорова? Короче, сегодня мы идем в ресторан. Я зайду к шести».
И уехал.
Я подошла к зеркалу и отшатнулась: на кого я похожа!!! Отечные глаза, одутловатое лицо, пижама, халат, кое-как заколотые волосы. Вот когда у меня появилось первое сознание, что Андрей – мужчина и такое чучело ему нравиться не может!
Через 4 часа я вышла из подъезда: я отвыкла ходить на каблуках, и у меня дрожали ноги, дурнота подкатывала к орлу, меня качало от слабости, но во мне уже сжималась пружина желания – я хотела ему нравиться!
Когда мы приехали в ресторан, сели за столик, и официант участливо-угодливо спросил: «Чего желает дама?», Андрей сказал: «Дама желает рюмку водки и соленый огурец!»
И мне принесли на маленьком серебряном подносе чарку водки и нежинский огурчик.
Я не посмела признаться, что никогда не пробовала водку. В этот вечер я могла все.
Медленно-медленно выцедила чарку и еще помедлила прежде, чем выпитое загрызнуть огурцом.
Я посмотрела на Андрея и утонула в его зеленых глазищах. Я больше не боялась обжечься, я сама уже могла сжечь.
Прошло 15 лет.
Я стою у окна и вижу голубя, штопором уходящего ввысь…
Научиться свистеть,
И гонять голубей,
И смотреть
В предвечернее небо,
И собрать напоследок
Любимых друзей,
И уехать, уехать, уехать…
Только где и куда
Проложить свой маршрут,
Чтоб спастись
От безмолвия взгляда,
От разжавшихся рук
Уходящего дня,
Где надежда –
Смешная награда…
А казалось,
Казалось:
Я буду всегда!
Скоро приедет каталка, и меня увезут на операцию.
За моей спиной огромная палата онкологической клиники – койки и тумбочки, и весь спектр женщин: от девочек до старух. И у всех нас одно – опухоль.
- Почему сейчас никто не держит голубей? В моем детстве почти все приятели-мальчишки имели голубятни. И мы карабкались по ветхим крышам и провожали птиц в полет, а вечером встречали их. Это было незабываемое зрелище! Как я мечтала научиться свистеть, как мальчишки, закладывая пальцы в рот.
Не научилась, не смогла, не успела…
- Будем надеяться, - сказал хирург.
- Будем надеяться, будем надеяться, а вот свистеть, как мальчишки, я так и не смогла, не получилось, не научилась…
- Марина, что вы там стоите у окна, за вами каталка пришла, - кричит тетка с кровати возле дверей. И с любопытством: «О чем вы думаете, что вам сейчас хочется?»
И во мне вдруг поднялась упругая волна, и стало совершенно неважным мое неумение свистеть, во мне сжалась пружина желания – желания жить! И громко, и четко на всю палату я сказала: «Я хочу рюмку водки и соленый огурец!»
- Как?! – возмущенно заверещала тетка с кровати у окна – Вы что, пьете?
«Идиотка!» - с насмешкой подумала я, направляясь к каталке…
По сегодняшний день эта жизнеутверждающая фраза бытует в моей семье:
- Чего ты хочешь?
- Рюмку водки и соленый огурец!
2007 г.
© Завалишина Людмила Алексеевна
Перейти к странице автора
|